***

То, что я буду юристом, я не сомневался никогда. Но ведь действительно, как тут сомневаться, когда твоими настольными книжками с младших классов были материалы уголовных дел, которые приносила мама с работы (в то время прокурор-криминалист Прокуратуры г.Москвы), чтобы поработать дома. А их непутевый сынок, пока мама с папой (адвокатом) ужинали, в тайне от них тихонько пролистывал толстые книжки с интереснейшими фотографиями с мест происшествия.

 

Конец 80-х — начало 90-х

***

По окончанию школы (1987) я устроился работать секретарем в Прокуратуру г.Москвы (в то время эта должность гордо именовалась «Инспектор Особой и Общей части Прокуратуры города»), где успел познакомиться с будущим «Генералом Димой» — знаменитым Дмитрием Якубовским, тогда еще просто Димой, занимающим какую-то должность в ХОЗУ и приторговывающим страшным дефицитом — импортными сигаретами по «рупь-писят», что, собственно, и было единственным поводом нашего знакомства. Вступительные экзамены в ВУЗ я благополучно провалил и был призван в ряды доблестной Советской Армии.

 

Демобилизовавшись в 1990 году, я поступил-таки в ВЮЗИ на вечерний и вернулся в Прокуратуру города на ту же должность, откуда сразу в порядке перевода перешел на работу в Верховный Суд Союза ССР на должность секретаря канцелярии по первой инстанции Судебной Коллегии по уголовным делам. То есть, секретаря судебного заседания. 

 

А в декабре 1991 года грянул «парад суверенитетов». Распад СССР застал меня в Узбекистане, на выездной сессии Судебной коллегии по УД ВС СССР по одному из хлопковых дел — по делу братьев Одыловых (Адыловых), которых в связи с распадом СССР срочно пришлось отпускать из-под стражи под аплодисменты публики с передачей дела для дальнейшего рассмотрения в Верховный Суд тогда еще Узбекской ССР. Как показала история — счастья и свободы им это все-равно не принесло.

 

После ликвидации союзных органов вообще и ВС СССР в частности, пришлось выбирать где работать дальше — в Верховном суде РФ или… я выбрал один из районных судов г.Москвы. Работа секретарем судебного заседания в Верховном и в районном судах отличалась кардинально и я заскучал.

 

Повод сменить работу (но не профессию) подвернулся неожиданно быстро. После одного из заседаний я, на голубом глазу, после того, как председательствующий вычеркнул 14 страниц составленного мною протокола из 16-ти, а две оставшиеся страницы «подогнал» под приговор, написал… замечания на протокол судебного заседания (в те времена секретарь судебного заседания действительно являлся процессуальным лицом и обладал правом голоса, а не просто выполнял роль статиста). В Верховном обычно велась стенограмма заседаний, дублируемая аудиозаписью, и я полагал, что такой порядок должен быть единым. Если в заседании сказано «А», то это обязательно должно быть отражено в протоколе. Меня так учили. «На земле», как оказалось, были свои «упк».

 

Я до сих пор помню глаза председательствующего, когда я отказался подписывать исправленный им протокол и положил перед ним оформленные по всем правилам тогдашнего УПК свои замечания. После его пятиминутного шока и десятиминутного мата-перемата (надо признаться — взаимного), меня вызвала к себе Председатель райсуда и… предложила поработать судебным исполнителем, которых в суде не хватало. «Таких борзых, — утирая слезы хохота, сказала она, — надо обязательно в нашу «дикую дивизию». «Дикой дивизией» называли судебных исполнителей при нашем райсуде, поскольку только в нашем районе фактическое исполнение достигало 70% по сравнению с 30% по городу. Через полгода я стал старшим судебным исполнителем.

 

Я и сейчас с благодарностью вспоминаю своего куратора — зампреда Сокольнического райсуда Светлану Михайловну Цыганкову. Она научила меня думать, рассуждать, анализировать, принимать единственно правильные решения в сложных ситуациях, а главное — относится к людям так, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе.

 

Надо отметить, что мой юношеский максимализм не дал мне скучать и в должности судебного исполнителя. После трех лет относительно спокойной и интересной работы, я умудрился впервые в истории «судебного исполнительства» вполне законно заработать сумму, в несколько десятков раз превышающую заработную плату судьи.

 

Дело было так. В то время вопросы исполнения судебных решений регулировались «Инструкцией об исполнительном производстве», утвержденной приказом Минюста СССР от 15.11.1985 года. Официальное премиальное вознаграждение судебному исполнителю выплачивалось вполне легально, согласно постановлению Правительства, в размере 7% от сумм, взысканных в пользу взыскателя… без верхнего предела. То есть сколько взыскал — 7% твои.

 

На исполнение поступил исполнительный лист о взыскании огромной (по тем временам) суммы в пользу одного из кооперативов. Спор, насколько я сейчас помню, вытекал из договора поставки. Что-то там недопоставили в размере нескольких железнодорожных составов и суд решил взыскать. Должник готов рассчитаться… но денег нет. Есть здание. Взыскатель готов принять здание в счет оплаты долга… но не знает как. Законодательство на этот счет молчит, поскольку инструкция писалась в советские времена, когда юридические лица хоть и были, но все сплошь и рядом или государственные, или колхозные, а обращение взыскания на здания всяких кооперативов, колхозов и других субъектов предпринимательской деятельности развитого социализма вообще не допускалось. Соответственно и вопросы решались на уровне министерств, но никак ни судебных исполнителей. А на дворе-то уже, хоть и дикий, но рынок. Новая Россия. «Капитализьм», чтоб его...

 

На дне рождения одного из моих коллег, после обильного (каюсь) злоупотребления, нам в нетрезвые головы пришла шальная мысль — а что если аналогия… «91. Реализация принадлежащего должнику жилого строения, на которое обращено взыскание, производится путем продажи с публичных торгов по месту нахождения строения в срок, установленный судебным исполнителем, но не ранее пяти дней и не позднее месяца после наложения ареста судебным исполнителем. До наступления этого срока должник вправе сам под контролем судебного исполнителя реализовать строение по цене, не ниже указанной в акте описи». Сам! Под контролем! Все вроде как согласны… Протрезвели. Проверили. Все сходится. И реализовали! Под нашим контролем. Должник реализовал. Взыскатель приобрел. По цене как в описи...

 

Что тут началось! Проверка за проверкой. Председатель суда (уже, к сожалению новый — и.о.) слюной брызжет. Кричит: «Чек не подпишу! У меня судьи несколько лет за такие деньги работают, и то — не получают, а тут какие-то молокососы...». Я ему в ответ: «Претензии есть — отменяйте, наказывайте!» Претензий нет. Точнее они есть, но на уровне истерик. По закону — вроде все как правильно. Но чек подписывать отказывается. «Только по указанию Управления юстиции подпишу» — кричит. Ну по указанию, так по указанию. Еду в Управу. Докладываю. Мне в ответ — «Охренели?! Да мы… Да такие деньги… Да Вы… Да мы вас...». Упс...

 

Делать нечего. Еду в Министерство. Попадаю на прием к Руководителю курирующего управления Мартыновой Валентине Владимировне (автору будущего закона «Об исполнительном производстве» и «О судебных приставах» — впоследствии руководителю Департамента судебных приставов Министерства юстиции Российской Федерации; первому заместителю руководителя Департамента законодательства о государственной безопасности и правоохранительной деятельности Министерства юстиции Российской Федерации; заместителю руководителя Департамента судебных приставов Минюста России; начальнику Юридического управления Федеральной службы судебных приставов). Она меня сразу — к Министру. Тот (о чудо!) свободен и принимает. Валентина Владимировна докладывает ситуацию. Резолюция Министра на материалах исполнительного производства: «Разобраться и в трехдневный срок доложить — либо о наказании Гурова С.А., либо о выплате ему премиального вознаграждения».

 

Подписывая чек, «И.о.» председателя суда говорит: «Ты же понимаешь, что теперь даже секундное опоздание на работу...» Договорить я ему не дал. Все понял и сам. Вместе с чеком он подписал и мое заявление об уходе по собственному желанию.

 

Потом была работа в юридических службах нескольких коммерческих банков, «поиск себя», ностальгия по временам государевой службы, по коллегам, оставшимся друзьям и… наступил 1997 год — год образования Службы судебных приставов… и долгожданный (под конец лишь в глубоких снах) звонок из Управления юстиции г.Москвы: 

— Сергей Александрович, а не хотели бы Вы вернуться? 

— С удовольствием! — готов был даже не кричать, а орать я, — когда и куда?

— Приезжайте, обсудим...

***

Продолжение в следующей части.